Я сказал ему, как восхищаюсь его группой. Он поблагодарил меня так, что это прозвучало совершенно неискренне, как будто он уже тысячу раз выкладывал эту благодарность, за которой ничего не стояло.

В итоге мы поехали на такси в центр города, пока он ворчал про себя, что я не очень поняла, но он чувствовал, что концерт прошел ужасно, и винил в этом кого-то.

В то время я играл в банк, который мне предоставил Вэнс. Я приходил к Сирону, и мы играли. Это было больше похоже на общение учителя и ученика, чем на джем двух музыкантов.

Сироне постоянно что-то махинировал. Всегда бегал в ломбард, пытался ввязаться в сделку с наркотиками или выманить грант - что угодно. Он всегда был занят работой, гоняясь за тем, что не имело никакого смысла и никогда ни к чему не приводило. Когда я впервые оказался в Нью-Йорке, меня всегда шокировало то, что эти музыканты, которых знали и уважали, у которых в магазинах были настоящие записи, обычно были на мели и отчаянно пытались свести концы с концами и при этом заниматься своим делом, так как я видел в них звезд.

Когда Сирон узнал, что у меня есть этот горшок, он как-то обманом заставил меня отдать ему полфунта. Это была не самая лучшая травка, и в то время она стоила, наверное, около 300 долларов.

Он так и не расплатился со мной. Однажды, когда мы курили много травки и играли, я попытался выяснить у него, когда он собирается вернуть мне деньги. Он сказал, что это не очень революционно - обкрадывать другого музыканта.

В его лофте было жарко, и он был без рубашки. Он разразился диатрибой о Майкле Рокфеллере, который отправился в самые темные районы Африки и исчез. Боялись, что его съели каннибалы. Сирон стоял, закатив глаза к затылку. Из-под его шкуры пытался вырваться волк - мышцы взбугрились, пот стекал по телу, - и он начал рассказывать историю о ребенке Рокфеллера, но с точки зрения африканских воинов, которые нашли и съели его. Как он это заслужил. Я воспринял это как угрозу, потому что это была угроза. Я был ребенком, и эти деньги, которые я потерял, я воспринял как своего рода плату за обучение.

Однажды, когда я был у Сирона, ко мне заглянул вздорный Стэнли Крауч. Стэнли Крауч дал понять, что ему не нравится, что Сирон играет с белым ребенком. Он не стал отвечать мне прямо. Не смотрел на меня. Я сидел на диване, пока он и Сирон оживленно наслаждались обществом друг друга. Стэнли рассказал историю о том, как Луи Армстронг нокаутировал Джека Тигардена, белого тромбониста, которая явно должна была поставить меня на место.

Но мне очень понравился Стэнли. Я постоянно сталкивался с ним в Ист-Виллидж, и мы спорили. У него был такой острый ум, быстрый и веселый, и он был очень уверен в своих мыслях и аргументах. Хотя, когда дело доходило до гонок, он был настоящей стервой.

Он управлял Tin Palace, небольшим джазовым клубом на углу Бонда и Бауэри. Я столкнулся с ним на улице в то время, когда The Lounge Lizards привлекали к себе много внимания в прессе, и сказал, что он должен заказать нас. Мы с легкостью заполняли Tin Palace на несколько вечеров вперед, и часто в нем никого не было.

Я бы предпочел играть в джазовых клубах, а не в CBGB's. Но Стэнли сказал: "Я видел, как ты играешь, я могу найти двадцать пять черных альтистов, которые будут играть так, как играешь ты".

Хорошо, Стэнли.

Но все равно мне нравилось с ним сталкиваться. Я был в Binibon, когда туда зашел Стэнли, и у меня были плакаты, посвященные лейкемии. Это было вскоре после того, как я впервые встретил его в Sirone's, и до The Lounge Lizards.

Стэнли увидел плакат и сказал: "Лейкемия! Идеально! Белые клетки преобладают над красными".

Это было, конечно, мудацкое высказывание, но все равно чертовски хорошее.

Я как раз просматривал эту книгу перед тем, как отдать ее в "Рэндом Хаус", и прочитал, что Стэнли сегодня умер. Видимо, последние годы его жизни были очень тяжелыми. Мне было очень жаль это слышать. Не думаю, что у нас был хоть один вежливый разговор, но я любил Стэнли.

-

Мы с Сироном перестали общаться. Я думаю, что он действительно чувствовал себя неловко из-за истории с горшком, но он никак не мог позволить себе расплатиться со мной. У его денег всегда были более насущные дела.

Примерно через пять лет, когда моя группа вышла на новый уровень и на меня стали обращать внимание, я снова столкнулся с ним. Теперь игровое поле было более ровным, и мы начали общаться на равных.

Сирон познакомил меня со своим любимым наркотиком: кокаином в свободной продаже. Обычно я принимал дурь перед тем, как идти к нему домой, получал от него половину денег - улучшение наших прежних отношений, - а потом шел к Габриель и брал грамм или сколько мы могли себе позволить, потом приносил это обратно в центр, и Сирон тщательно готовил это, как алхимик.

Мы курили, а потом !!!!!!!!!PLAY!!!!!!!!! минут десять. Потом мы курили еще, а потом !!!!!!!!!!!!!!PLAY!!!!!!!!!!!!!!!!!. И так до тех пор, пока не кончится кокаин.

Курение кокаина - это особый вид безумия, который присущ только ему. В курении кокаина есть что-то такое, что делает с вами эту вещь: Когда он заканчивается, вы ползаете по полу, и любой маленький белый кусочек пуха, кусочек штукатурки или обломок краски воспринимается как маленький камушек кокаина, его хватают и курят.

Мы относились к этому дерьму, как к золоту, поэтому мысль о том, что мы можем бросить кусок на пол и забыть о нем, была абсурдной. Самое смешное, что, покурив несколько раз, вы понимаете, что после того, как закончится сигарета, вы будете рыскать по полу в поисках того, что мы называли "неопознанными хитами".

Я написал на листке бумаги: "Я, Джон Лури, и я, Норрис Джонс, он же Сирон, торжественно клянемся, что, когда кокаин закончится, мы не будем ползать по полу, чтобы собирать и курить неопознанные предметы". Мы оба подписали его. Конечно, когда кокаин закончился, мы ползали по полу и курили странные белые штуки, но, по крайней мере, мы смеялись над этим, а Сирон смеялся самым большим и полным смехом.